Бежан Тугуши
Предисловие или почему «Евангелие от человека»
На самом деле, все предельно просто. Евангелия, по крайней мере, четыре канонических, Апокалипсис (тем более) и послания апостолов, писались под водительством, а то и под прямую диктовку Божественных (ангельских) сущностей. Иногда это называлось Божественным вдохновением, а чаще, прямо указывалось на соответствующую Ангельскую иерархию, представитель которого и водил пером боговдохновенного автора. Апостол Павел, в каждом, из своих послании, сообщает, что все, о чем он говорит, говорится не от него самого, а силой и по наставлению Духа Святого и Cына Божьего, Иисуса Христа. Сомневаться в правдивости этих утверждении, нет никаких основании (для меня уж точно) и дело тут вовсе не в том, что упомянутые авторы просто были убеждены в реальности происходящего, а в том, что все так и было по-настоящему. Для меня лично, главным доказательством тому, служит их безропотная и восторженная готовность принести свою душу, свою жизнь, в жертву ради «вящей славы Господней»… Тут, ключевая фраза «свою жизнь», свою, а не чужую.
Но со временем, к сожалению, кое-что изменилось. Живое, Богоугодное и Боговдохновенное движение, ради спасения, погрязшего в материальном бытие человечества, громогласно провозглашенное Иоанном Крестителем на берегу реки Иордан, постепенно оформилось в некую иерархическую структуру, в официальную церковь. И становление это, происходило с ужасающими сопутствующими издержками. Церковные иерархи последующих поколений уже не стремились сложить свои жизни, но с упоением старались отнять их у других, у тех, кто был отличного от них мнения. Расхождения во взглядах, мнениях, убеждениях, были с самого начала Христианского движения. Но что делал апостол Павел в таких случаях? Он отправлял послания к общинам, убеждал словом, увещевал, любовью и терпением доказывал правоту истинного взгляда. Пешком пропахал вдоль и поперек всю Малую Азию и Римскую империю. Несколько раз попадал в кораблекрушение, тонул, голодал, таскал тюремные цепи, но никогда не терял присутствие духа, любовь к ближнему и братскую и отеческую заботу о заблудших братьях. Братскую - вот что главное… Но то был Павел, апостол от Бога. А затем, затем эпистолярный жанр, наверно ввиду его неэффективности, отошел на задний план. Вместо писем, стали посылать войска (понятно, это было гораздо убедительнее и быстрее). В ход пошли интриги, подкуп, переманивание на свою сторону власть имущих, и с их помощью, с помощью грубой и тупой физической силы достигали намеченной цели - уничтожение всякого инакомыслия, всякого свободомыслия, я бы сказал, всякого права на самостоятельное мышление.
Еще в древнем Риме говорили, что «цель оправдывает средства». Максима эта, пережила тысячелетия и по сей день остается самым принятым на вооружение утверждением. Видимо, и тогда в первые века Христианства, она служила опорой и оправданием всех зверств, чинимых во имя Господа. Только боюсь, она была неправильно понята с самого начала и так же продолжается с тех пор. Даже в переводе, фраза эта раскрывает суть сказанного предельно ясно. «Оправдывать», от слова «правда», «праведность». Оно ни в коем случае не означает «оправдывать», т.е. выгораживать что-то недостойное, преступное. Совсем наоборот, если цель светлая, «праведная», то она и средства выбирает соответствующие и тем самым оправдывает, т.е. облагораживает их. Вот что, по моему убеждению, было сказано на самом деле. Возможно, звучит наивно и даже глупо, но на том стою. Впрочем, это никому не помешало извратить не только суть данного утверждения, но и всего происходящего с первых веков Христианского становления.
Так, или иначе, история была сотворена и что более важно, записана так, как того желали победители, ведь они, победители пишут историю по своим лекалам, а скромная девица Клио, до поры до времени молчит в сторонке, заливаясь горькими слезами.
Ну а победители, в силу ими же выбранных «оправданных средств», пошли дальше. Поскольку, свободное чтение Евангельских истории, вызывали ненужные и вредные измышления и разночтения с официально признанным и «утвержденным» к пониманию «истинам в последней инстанции», то было решено, вообще запретить простому люду, самостоятельно знакомиться со священными текстами. Справедливости ради, надо сказать, что такое происходило не только в Христианской церкви и не ее это ноу-хау. Намного раньше, в далекой и древней Индии, чтение (даже больше, слушание) Бхагавадгиты, для большинства народа было запрещено, под страхом смерти. Как рассказывал один мой индийский прадед, одного бедолагу, неприкасаемого, который случайно оказался свидетелем чтения Гиты и был настолько очарован божественной красотой услышанного, что забыл о запрете, схватили служители светлейшего Божества Кришны и в назидание всем другим возможным любопытным, его подвергли довольно суровому, но «справедливому» наказанию. В уши ему влили расплавленный свинец. Перечислять, что происходило в Христианской церкви с начала ее становления и вплоть до средних веков, наверное, не стоит. Так или иначе, но для народа, свободный доступ к Евангелиям, был закрыт на долго, на века.
А меж тем, Евангелия были даны, что бы духовный мир возымел власть над человечеством. Но, на деле, получилось наоборот. Это церковный мир возымел власть над Евангелиями, решая кому и когда их читать, как понимать, как интерпретировать и как подавать остальному люду. Запрещено было, даже переводить ее на разные языки. За это время действительно установилось одно, узаконенное понимание Священного Писания, установилось настолько, что в последующих переводах, во всех языках, один в один, прокрались те нелепости, которые были благополучно узаконены изначально. Нужны примеры, извольте. Иоанн Креститель говорит - «я глас вопиющего в пустыне». Помилуйте, он это вопиет на берегу реки Иордан, довольно полноводная, надо заметить река, даже сейчас, а тогда тем более. Какая пустыня у реки. «В одиночестве»- вот что должно было бы звучать на самом деле – «глас вопиющего в одиночестве». И тогда становится хоть немного понятно - Креститель действительно ощущал себя в одиночестве со своим новым провозвестием, поскольку понимающих, о чем он говорил, было ой как немного, несмотря на обилие последователей и всяких праздных зевак, или «проверяющих» - фарисеев и книжников. Я уже не говорю о поедании саранчи (акриды)… Хоть эта пища и не считалась нечистой, но согласитесь, странно как то…
Теперь, постараюсь объяснить, в чем моя цель. Сразу признаюсь, я не религиовед, не лингвист и не специалист по древним языкам, будь то арамейский, древнееврейский, древнегреческий или латынь. .. Но я человек, и считаю, что самим Господом дано мне право, самостоятельно знакомится с Евангелием, вырабатывать свое собственное к нему отношение, понимать его, в меру своих способностей и даже выносить это свое понимание, или видение, на суд других, таких же простых смертных как я. Скажу больше (на счет видении) - я даже не ясновидящий, и поэтому, все сцены, которых я описываю в данной работе, не были показаны мне ни ангелами, ни кем-то еще. Они, всего лишь, плод моего воображения и фантазии (правда, некоторые из них, я все же видел во сне, но это, скорее всего, были не вещие сны, а впечатления после долгих душевных переживаний и раздумий).
Так или иначе, после долгих (десятки лет) и многократных чтений Евангельских историй, многочисленных, и самых разных комментариев к ним, апокрифов, и в силу того, что за все это время, постоянно ощущал потребность, переосмыслить в самом себе эту великую Божественную драму, я наконец, решился представить плод моих изысканий… сам не знаю кому. Читателю? Буду безмерно рад, если найдется таких, хоть с десяток (миллионов). На суд истории? Так далеко не заглядываю, хоть и люблю Клио. На Божий суд? К нему отношусь со священным трепетом (вот только без страха), верой, надеждой и любовью, и да простятся мне все мои прегрешения, коих я допустил, берясь за такое непосильное бремя.
P.S. И не говорите мне, что я сошел с ума. Я и сам это чувствую…
Глава 1
Диалог матери с сыном
Мария ждала возвращения сына уже третью ночь. С тех пор как Иисусу исполнилось четырнадцать лет, он постоянно был в разъездах, сначала вместе с отцом, Иосифом, а со временем, уже самостоятельно. Иосиф был отличным столяром и научил сына всем премудростям и тонкостям ремесла без утайки, благо и сын оказался прилежным и смышленым учеником. Учить его было одно удовольствие. Очень скоро он превзошел отца и был востребован по всей Галилее почти что нарасхват. Тут еще и здоровье Иосифа сильно пошатнулось. Так что, пришлось молодому Иисусу взвалить на себя все его заказы и отношения. В начале Мария, в силу его возраста, немного опасалась за сына. Ни столько за его умение, а именно за отношения, тем более что она хорошо помнила, каким трудным мальчиком рос Иисус до двенадцати лет… Трудность, а точнее своеобразность его характера заключалось не в том, что бы, мальчику хоть что-нибудь давалось тяжело, или с трудом… Скорее наоборот. Иисус с малых лет был на редкость образованным подростком и его учителя постоянно сталкивались с неутешительным для самих себя фактом, что ученик знал намного лучше и глубже предмет, который они преподавали. И многие из них просто отказывались учить такого неудобного ученика. Но это было бы еще полбеды. Настоящее опасение и даже тревогу матери вызывало то, что маленький Иисус обладал какой-то необузданной внутренней силой и любое его слово, брошенное в сердцах какому-нибудь обидчику, превращалось в действо, в свершившийся приговор. По крайней мере, многие родители окрестной детворы не раз обращались к Марии или к Иосифу, c тем, что их сынишка одним своим взглядом или окриком лишил чувства, а то и жизни их ребенка. Правда, потом, на самом деле, выяснялось, что ничего такого не случилось, но молва все равно распространялась и со временем, маленького Иисуса стали побаиваться не только учителя, но и многие жители близлежащих деревень…
И вдруг, все разом переменилось с того самого дня. В храме, Ерушалаиме... В тот день, Мария потеряла своего сына, своего первенца, того, о котором сам Ангел Господень ее мужу во сне благо вещал. Но вместе с тем она приобрела его снова, только, Иисус с тех пор крайне изменился. Мария старалась не вспоминать этот день и все последующие за ней события, поскольку все, что тогда произошло, было непостижимо и необъяснимо. Правда, и забыть все это, тоже было невозможно. Так или иначе, но маленький Иисус, после происшествия в храме стал совершенно другим человеком. Конечно, его обширные, можно было даже сказать, необъятные и не подающиеся объяснению знания никуда не делись. Да и тогда, в храме, самые великие книжники и мудрецы предстали перед двенадцатилетним мальчиком не как учителя, а сами превратились в учеников, внимая его разъяснениям и изумляясь глубине его познаний и точности его определений по самым трудным вопросам мироздания, закона и веры. Но со временем, постепенно, вся эта мудрость, все эти знания, отошли куда-то во внутрь, в самую глубь бескрайной души Иисуса, а оттуда наружу выступила другая характерная особенность его сущности, безграничное сострадание, умение выслушать другого, даже незнакомого человека, проникнуться его болью, переживаниями и тревогами и тем самым помочь страдальцу обрести душевное равновесие, преодолеть страхи или недуги, воспрянуть духом и даже исцелиться телесно. Тогда же, Иисус стал проявлять интерес к отцовскому ремеслу и всего за год в совершенстве овладел им. Для Иосифа это оказалось огромным облегчением, поскольку он обрел в лице сына не просто помощника, а полноценного партнера, которому он с легким сердцем передал все свои дела и обязательства. Вот с тех пор, и стал Иисус разъезжать не только по Галилее или Иудее, но все дальше и дальше, а Мария стала привыкать к долгим ожиданиям своего старшего сына.
Так прошли почти восемнадцать лет. Иосифа уже не было в живых. Подросли и остальные сыновья и дочери Марии. Они все чаще стали наведываться в старый отцовский дом в Вифлееме, но сама Мария, предпочитала не отлучаться из Назарета, быть постоянно вблизи Иисуса, хоть он сам и бывал в доме все реже и реже.
Но сегодня, Мария исполнилась уверенности, что Иисус обязательно появится. С утра она навела порядок в доме. Натаскала свежей родниковой воды, ближе к вечеру напекла лепешки спелтового хлеба и любимые сыном оладьи ашишим, из дробленной красной чечевицы и семян кунжута. Приготовила сироп из плодов рожкового дерева. День так и прошел незамеченным, за приятными хлопотами. Уже основательно стемнело, когда Мария, наконец, присела отдохнуть и стала вслушиваться в тишину. И очень скоро, с наружи послышались столь знакомые и столь любимые, легкие и вместе с тем, твердые шаги старшего сына. Мария подбежала к двери и открыла ее настежь. На пороге стоял он, Иисус, молодой мужчина лет тридцати, красивый, статный, с добродушной и немного печальной улыбкой в бездонных глазах. Иисус наклонился у порога, прошел в дом и обнял мать. Мария так же обняла его в ответ. Так простояли они несколько секунд. Потом Мария отпрянула от сына, оглядела его с ног до головы, как будто не виделась с ним целую вечность и сказала-
- Ну что же это я, ты же устал, наверное, с дороги, проголодался. Конечно, вон как исхудал и осунулся. Иисус, сыночек, пойдем, ты вымоешь руки, и я тебя накормлю…
- Да нет же, мама, я не голоден, не утруждайся…
- И слушать не стану - твердо заявила Мария, забрала кувшин с водой, другой рукой взяла сына за руку и вывела его на крыльцо. Иисус с радостным смехом, счастливого дитя, повиновался ей. Потом Мария посадила его на коврик перед низким добротным столом и накрыла на стол. Иисус ел молча, с аппетитом, было видно, что ему все очень нравится. Мария любила смотреть за сыном во время еды. Иисус, правда, ел очень мало и не долго, но ел он, с выражением такой неподдельной благодарности, что сердце матери сжималось от умиления. Вот и сейчас, Иисус отломил кусочек спелтового хлеба, съел одну лепешку ашишим политую сиропом, запил водой, потом вытер губы полотенцем и сказал:
- Мама, никто в мире не готовит так вкусно, как ты…
- Сынок, ты же ничего не съел…
- Да нет, же, мама, я уже наелся, правда, я не голоден.
- Ты устал, наверное, с дороги, пойдем, я тебе постелю…
- Нет, мама, я не устал и хочу побыть с тобой еще, мне надо поговорить о многом, с тобой.
- Поговорим с утра сынок, а сейчас ты бы прилег, поспал немного…
Иисус поднял голову и посмотрел на мать своей добродушной неотразимой улыбкой. Мария поняла, что разговора не избежать. За все восемнадцать лет она ожидала, что этот день наступит, хотя и надеялась подспудно, что может, и нет. Внутренне, она была готова к этому разговору, но по правде, даже не представляла, что говорить и главное, как.
- О чем ты хочешь поговорить, сынок? Я слушаю тебя, хотя, думаю, что до утра можно было и потерпеть.
- Утром, я должен быть совсем в другом месте, а наш разговор необходим, как раз перед тем…
- Утром, в другом месте? Ты что, даже не поспишь?
- Да не волнуйся ты так, мама, все хорошо. Я ничуть не устал, а утром, мне надо быть на Иордане, к Иоанну.
- К Иоанну!.. – воскликнула от неожиданности, Мария.
- Что же ты так встрепенулась, мама, он же родственник наш, сын Захарии и Елизаветы, ну что ты…
- Ой, сынок, о нем тут, люди такое рассказывают, и столько…
- Ты слушаешь досужие сплетни, мама - улыбнулся Иисус - вот удивила… ну и что такое рассказывают про него, что ты так испугалась?
- Во-первых, то, что он постоянно жил у Ессеев…
- С ессеями я тоже общался, и не раз, и ничего, жив, здоров. Да и, чем тебе ессей не угодили?
- Да не то, что бы, не угодили, сынок. Наоборот даже, говорят, они многим помогают…
- Ну вот….
- Но странные они, какие-то, замкнутые слишком, обособленные. Как будто, боятся испачкаться здесь, с нами, с простыми людьми…
- И через окрашенные ворота они не входят…
- Точно, вспомнила, говорят, даже в Ерушалайме, одни городские ворота, специально для них оставили без раскраски…
- Но это, все-таки, не преступление, мама, согласись, ну а с Иоанном, что еще ни так, кроме ессеев?
- Говорят, он ест саранчу, акриды…
Иисус еле сдерживал смех…
- Ну, во-первых, мам, по закону это не запрещено, пища чистая…
- Да все равно, сынок, саранча…
- Понимаю, согласен, только не ест он их. Он ест плоды рожкового дерева, его стручки похожи на акриды. Их и называют в народе акридами. Ну, ты знаешь, сама из них варишь сироп…
- Я и сегодня сварила, ты же ел…
- Ел, с лепешками, и было очень вкусно, как всегда… ну так, что, с Иоанном, еще что-нибудь?
- Сынок, говорят, там, на Иордане… он топит людей, в реке…
Тут уже, Иисус не удержался и расхохотался звонким, задорным, заразным смехом. Мария, тоже не удержалась и рассмеялась следом за сыном…
- Ой, мама, но ты меня рассмешила, и скольких он там утопил, не говорят?
- Ладно, сынок, не надо смеяться над мамой, даже если, она повторяет чужие глупости.
- Ни в коем случае, мама. Я смеюсь над людскими глупостями и только. Согласись, Иоанн топит своих учеников в Иордане, а они приходят к нему все больше и больше. Надо точно, туда сходить, посмотреть, что и как там происходит…
- Хорошо, но ты сам, можешь объяснить мне, чем он там занимается?
- Охотно, я и об этом тоже хотел с тобой поговорить…
- Вот и отлично, я тебя слушаю.
- Ну, так вот, мама, Иоанн провозгласил, что приблизилось Царствие Небесное, и что люди, должны к этому событию подготовиться, изменить свой внутренний мир, свой душевный настрой…
- Да, кажется, он говорит, что все должны покаяться, в своих грехах…
- И это тоже, но что значит покаяться, мама? Это, когда, человек узрит внутренним взором, весь, пройденный им самим жизненный путь, осмыслит свой душевный настрой, свои отношения к окружающему миру, к другим людям, к своему прошлому и даже будущему, и, узрев все это, и осмыслив, постарается исправить все, что сделал не так, когда-то…
- Как же можно исправить то, что испорчено, когда-то, сынок?
- Раскаянием, мама, раскаянием и изменением своего душевного настроя, вот о чем говорит Иоанн.
- И для этого, он окунает людей в реку с головой?
- Да, именно с головой. Человек, ведь так устроен, если его держать некоторое время под водой, без воздуха, то его душа начинает освобождаться от тела, выходит из него…
- Сынок, так, это и есть утопление, что же еще?
- Да нет же, мама, тут дело во времени, в нескольких минутах…
- Хорошо, и что же происходит за эти несколько минут?
- Очень многое, мама, в эти минуты, у человека открывается душевный взор, духовное око, можно и так сказать. И этим душевным взором он прозревает всю свою пройденную жизнь, она проходит перед ним в картинках, в красочных картинках, все без утайки.
- И все за несколько минут?
- О да, мама, время, в том мире, течет не так, как в этом. Там, даже за секунду можно пережить весь свой путь, а еще и увидеть грядущее, а это еще важней. Он прозревает в духовный мир, мама, и видит то, что грядет оттуда, то, о чем и говорит Иоанн. Тем самым, у человека появляется возможность, изменить свой душевный настрой, подготовить свою душу к принятию того, Кто грядет, Кто совсем уже близко, Кто послан Отцом Небесным, для спасения и исцеления его, человека…
- «Приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему»…
- Именно, мама, именно, и каждый должен проделать это в своей душе. Вот, чем там, Иоанн и занимается.
Мария опустила голову на ладони и призадумалась. Спустя несколько минут, она спросила сына с нескрываемой тревогой в голосе…
- А ты, сынок, идешь туда, что бы?…
- Мама, ты помнишь, как меня называла в детстве?
- Как я могу это забыть, сынок, Эммануил, … И не я тебе придумала, такое имя…
- Архангел Гавриил… так вот, мама, люди не смогут принять того, Кто грядет, так просто и сразу, да и Он, должен пожить тут, среди людей, проникнутся их чаяниями, духом земной жизни, а для этого ему нужен человек, тот, кто был рожден для этого и подготовлен. Не смотри, такими испуганными глазами, мама, ты сама прекрасно знаешь, что этот человек я…
- Сынок!..
- «Се, дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя ему Эммануил, что значит: с нами бог»… Мама, ты всегда знала, что этот день настанет, то, что началось тогда, тридцать лет назад, должно завершиться, исполниться, сегодня утром, на Иордане, и я приму в себе Господа, того, от которого и был рожден тогда, и подготовлен…
- Но это же… сынок, это же… это просто невозможно, сынок…
- Почему это невозможно, мама? Что ты имеешь в виду?
- Сынок, представь себе, что когда-нибудь, солнце воссоединится с землей…
- Охотно, мама, в свое время, так и случится, это не новость…
- Да, но что же тогда произойдет с землей, ты думал об этом?
- Она преобразится, мама…
- Она просто сгорит, сынок, не выдержав его тепла и света…
- Да нет же, мама, она преобразится, воссияет в солнечном сиянии, а сгорит все лишнее, наносное, все, что и должно сгореть, превратиться в пепел, золу и отпасть, а то что от нее, от солнца, оно воссоединится с солнцем, само станет солнцем и заживет новой жизнью… но, к чему ты ведешь этот разговор, мама?
- К тому, сынок, что то, о чем ты говоришь, Тот, кто грядет, намного выше, ярче… да что я говорю, бесконечно выше, ярче и сильнее даже самого солнца, ведь так? И как ты думаешь, что же произойдет с телом человека, с самим человеком, в котором вселится такая сущность?.. И как долго, он сможет выдержать такое присутствие?..
Глаза Марии источали неописуемый ужас и скорбь, вселенскую скорбь матери, которая бессильна изменить судьбу сына, судьбу, которая ведет его, прямо на ее глазах, к своему, добровольному жертвоприношению… Иисус медленно подошел к ней, обнял за плечи и прижал к своей груди. Мария, обняла его в ответ, и держала с такой силой, что и сами Боги не смогли бы отнять его, вырвать его, из ее объятий… Она не плакала, было не до слез, она только держала сына со всей силой, держала и не отпускала от себя…
- Ладно, мама, ладно… не переживай ты так, ты же у меня, самая разумная и самая мудрая мама на свете… ты помнишь, как я тебя называл, иногда, в детстве?..
Мария невольно улыбнулась и чуть-чуть ослабила объятия…
- Помню, конечно, сынок, ты звал меня Софой, иногда, было странно…
- Ничего странного, мама, Софа, София, означает мудрость, божественную мудрость, она всегда присутствовала в тебе, жила в твоей душе и я, даже младенцем, всегда чувствовал, что ты и есть воплощенная София, божественная премудрая дева, та единственная, которая способна, принять в себе, взрастить и родить Сына Божьего… что ты и сделала…
- Сынок, не знаю, насколько я была мудрой-премудрой, но только, я не была единственной и ты сам это хорошо знаешь, ведь была и та, другая Мария… твоя мать…
- Вот об этом, я и хотел, поговорить с тобой, мама, хоть ты и избегала всячески, этого разговора.
- Конечно, избегала, сынок, я и сейчас не могу понять всего, что тогда происходило, и рассказывать про то, не в состоянии…
- А не надо рассказывать, мама, просто мы с тобой, вместе, вспомним все, что тогда случилось, ты поможешь мне, восстановить те события… ну, отпусти же меня, не бойся, я не сбегу никуда, и не двинусь отсюда, без твоего благословения… присядь, и успокойся…
- Зачем тебе все это сынок? – устало спросила Мария, она отпустила сына и присела у стола, будучи не в силах удержаться на ногах.
- Перед тем, как пойти к Иордану, и принять то, что должно свершиться, я должен восстановить всю мою жизнь, мама, все, начиная от моего, нашего появления на свет, все, что случилось тогда, в храме… затем, я расскажу тебе, про все мои переживания, после двенадцати лет и до сего дня. Вот, тогда, имея пред собой весь мой пройденный путь, я буду готов, к тому свершению… и ты будешь готова к этому, хоть ты и была готова к нему, только вот, сама не хотела признаться, даже себе…
- Сынок, может я и была готова к этому, всю свою жизнь, но я и представить не могла, что будет так страшно… и больно…
Мария сидела на коврике, подобрав ноги. Иисус прилег поближе и положил голову ей на руки. Мария стала гладить ее черные, густые, непослушные волосы. Иисус закрыл глаза, подобрал руки к своей груди и расположился как малое дитя, калачиком. Мария заплакала. Без всхлипывания, без причитания, без движения. Она смотрела на своего сына в позе младенца, гладила его по головке, и слезы лились ручейком… Иисус, почувствовал несколько капель у себя на щеке, открыл глаза и сказал:
- Поплачь, мама, поплачь, может тебе от этого станет немного легче…
- Нет, сынок, нет…- сказала Мария, перестав плакать, и вытирая слезы – Легче, уже не станет, но ты прав, я с самого начала знала, что тебе не уготована жизнь простого человека… правда, я не знала про другое…
- Про что, мама?- Иисус приподнялся, присел рядом с матерью, взял ее руки в свои, и спросил, улыбаясь - разве ты не знала, что твой сын станет царем Иудейским?.. Вспомни, как это было, когда к нам нагрянули те, трое… кто они были?
- Ой, сынок - от нахлынувших воспоминаний Мария заулыбалась – не слишком ли издалека ты начал?
- Но ты же все помнишь, мама, как это было?
- Ну как, сынок, ты только-только родился, я только-только пришла в себя после родов и оправилась, прошло всего пару дней, может пару недель…
- И каким я был, мама?
- О, сынок, ты был прекрасен, как сияющая на небе утренняя звезда - от слез не осталось и следа, глаза Марии светились, она целиком отдалась воспоминаниям…
- Ну конечно звезда - сказал Иисус, смеясь - только ночная, и что же было потом?
- Потом, сынок, как то ночью, к нам в дверь постучались…
- Это было в Вифлееме?
- Да, сынок, в Вифлееме, там, в старом отцовском доме, твой отец открыл дверь, а на пороге стояли три чужестранца…
- Всего лишь трое – сказал Иисус, улыбаясь – не солидно как-то, я думал, делегация была внушительнее…
- Ты прав, сынок. Они были со свитой, человек двенадцать, примерно, но те оставались во дворе, а в дом вошли только эти трое.
- Вот теперь отлегло, а то, что же это такое, всего три человека… надеюсь, они одеты, хоть, были прилично?
- О, да, сынок… - игривое настроение сына, быстро передалось матери, и она стала рассказывать со смехом, легко и непринужденно – одеты они были роскошно, хотя и странно. Один был весь в белых одеждах, другой в черном, а третий, тот, вообще в желтом. И похожи они были, не то на самых высоких ученых книжников, не то, на вельмож, самого высокого ранга, может, даже на царей.
- Они были не из наших краев?
- О, нет, точно не из наших. Один, что в белом, сильно походил на египтянина, ну или на уроженца Вавилона. Другой, был похож на перса, тот, кто в черном. Но, а третий, в желтом, даже не знаю, откуда. Слышала я про них, говорят, где то, на краю земли, есть такая страна, слонов оттуда приводят, ни то, Синдху, ни то Хинду…
- Да, мама, знаю я эту страну, не страна, а сказка…
- Только не говори, что ты бывал и там, этого, я уже не перенесу…
- Сейчас не об этом, мама, не об этом… так, я надеюсь, к новорожденному, они, не с пустыми руками заявились?
- Да, что ты, сынок, подарки были царские, правда. Только, один из них, меня немного напугал…
- И какой же, мама? Я помню, ты рассказывала, было золото, потом еще, был ладан, прям, царские подарки…
- Но, была еще мирра, сынок, она меня и напугала…
- Ну да, мирра, ею готовят тело к погребению, бальзамируют… но, мама, мирра не есть символ просто смерти, она символ того, что переживает смерть, новое рождение и вечная жизнь, вот что означает мирра…
- Сынок…
- Ладно, понимаю, не будем про дары. А что они сказали, мама, как они пришли и зачем. Как они, вообще, нашли наш дом?
- О, это самое интересное, сынок. Они, кажется, были звездочетами, говорили про звезду с востока, которая вела их всю дорогу, про солнце говорили, про то, что оно восходит в доме девы… Что ты и есть то солнце, что было обещано миру, с начала времен…
- А ты, та дева, способная принять и родить это солнце, матерь Божья…
- Да сынок, так они говорили, и поклонились они тебе всеми почестями, как великому царю всего человечества…
- А я сидел у тебя на коленях как на троне. Что ж, это и есть самый настоящий трон для младенца…
- Все так и было, сынок… но, сказать по правде, для мудрецов, они поступили довольно глупо…
- В каком смысле, мама? В чем глупость?
- Сперва, они явились к Ироду, сынок, представляешь?.. И спрашивали у него, где мол, родился царь Иудейский…
- Представляю, что бы было с ним…
- Говорят, он испугался страшно, но виду не подал. Наоборот, даже попросил их, что б нашли младенца и сообщили где он. Сказал, что и сам придет поклониться…
- Ага, как же, поклониться…
- Ну да... Хорошо, что твоему отцу, явился ангел, во сне и приказал срочно покинуть дом и бежать в Египет, что мы и сделали. Кстати, ангел этот, и тех предупредил, мудрецов, и они ушли в свои края другим путем, не возвращаясь к Ироду…
- Ирод… он же своих детей не пожалел, представляю, что бы он сделал, если б нашел меня…
- О, сынок, он, говорят, рассвирепел и приказал убить всех новорожденных, от двух лет и ниже, во всем Вифлееме… Елизавета, еле успела спрятаться в горах с Иоанном, в какой-то пещере, а Захария, отца его, убили солдаты Ирода, так и не сумев выпытать у него, где они прячутся…
- Я тоже слышал обо всем этом, мама, но избивать стольких младенцев, даже для него, это слишком…
- О, сынок, он же был злодей, его все ненавидели.
- Этот злодей, мама, отстроил второй храм, заново, а в голодные годы спас всю страну, закупив хлеб в Египте, обменяв его на все дворцовое золото. Тогда его многие полюбили – тут Иисус призадумался, и прошептал - ну как же, ведь он тогда совершил чудо, и «камни превратил в хлеба» - Что ты сказал, сынок?
- Да ничего, мама, так, про себя… Ладно, оставим Ирода, не о нем речь, что было дальше, мама?
- Дальше, сынок, мы прожили несколько лет в Египте. Правда, я не многое помню, в основном сидела в доме, у знакомых отца, а вот вы с ним, как только ты подрос, все время пропадали, ходили, не знаю куда, а я волновалась, тебе же было всего лишь два годика тогда…
- Отец водил меня по разным храмам, мама. Мы там общались с тамошними жрецами.
- Как же, помню, Иосиф мне рассказывал, когда ты первый раз вошел в храм, все статуи их богов пали ниц перед тобой… он был ошеломлен увиденным…
- Ой, мама - отмахнулся Иисус, со смехом - никто никуда ни падал, даже жрецы, не то, что статуи. Но рассказывали и показывали они, очень много интересного… я тогда, многому научился, узнал и понял…
- Как же, сынок, отец твой рассказывал, с таким восторгом… и даже напуган был немного, я помню…
- Ну, может, они поклонились тогда… статуи, только, чуть-чуть… Я маленький был, мама, не заметил...
- Маленький, как же, а со старыми жрецами общался на равных, как со сверстниками… даже отца твоего, туда не допускали…
- Но, ты ведь сама говорила, что я был не совсем обычным ребенком… хорошо, потом мы вернулись обратно…
- Не совсем, обратно, сынок. После смерти Ирода, в Иудее правил его сын, Архелай, и твой отец, решил поселиться в Галилее, здесь, в Назарете…
- В этом доме?
Мария встала с коврика, подошла к окну и выглянула наружу. Светила яркая полная луна, заливая всю окрестность мерцающим, серебристым светом. Выдержав паузу, Мария повернулась к сыну, напряженно вглядываясь в его глаза. Иисус тоже встал, подошел к матери поближе и посмотрел на нее добродушной, умиротворяющей улыбкой. Спокойствие сына сразу передалось матери, и она продолжила…
- Не в этом доме, сынок, но совсем рядом. А этот дом принадлежал другой чете, почти такой же, как наша…
Видя, что мать затрудняется говорить, Иисус подхватил:
- Там тоже рос мальчик, по имени Иисус, и отцом его, тоже был Иосиф, плотник, а маму его, звали, как и тебя, Мария…
- Сынок, этим мальчиком и был ты, сын той, другой Марии,… но ты, и мой сын также…
Иисус обнял мать и держал ее так, некоторое время, пока дрожь в ее теле не прекратилась…
- Знаю, мама, знаю. Успокойся… Ты прости меня, пожалуйста, я никак не хочу мучить тебя, но мы должны пройти этот путь вместе, пока я не пойду своей дорогой, уже один…
- По любой дороге, в любую погоду, и в любой час дня и ночи, я буду с тобой, сынок, что бы ни случилось.
- Ни секунды не сомневаюсь в этом, мама, ты всегда со мной… была со мной и останешься со мной, до скончания времен, как и она… и ничего не бойся. А, сейчас, давай вспомним про наше возвращение из Египта и про ту чету.
- Мы вернулись, когда тебе было примерно, четыре года и поселились здесь, рядом с ними. Тот мальчик, Иисус, был младше тебя, всего на пару месяцев…
- Он родился здесь, в Назарете?
- Нет, сынок, он тоже родился в Вифлееме, как и ты, только пару месяцев спустя…
- А почему, если они жили тут в Назарете. Что их привело в Вифлеем?
- Потому, сынок, что тогда вышло повеление от римского кесаря Августа, провести по всей империи перепись населения, и все должны были, вернутся в те края, откуда были родом…
- То есть, оба наших отца, оба Иосифа, были родом из Иудеи?
- Да, сынок, из Иудеи, и даже больше, оба из колена Давыдова. Только, муж мой, Иосиф, происходил из линии Соломона, царя. А тот, второй, из линии Натана, священника.
- К тому времени мы уже были в Египте?
- Да сынок, мы ведь, сразу сбежали, тогда из Вифлеема, а спустя пару месяцев, Ирод, видимо поостыл и не зверствовал по своему обыкновению, так что люди перемещались с места на место без страха, тем более что был приказ…
- И что было потом?
- Из-за переписи, вся Иудея была переполнена народом, не хватало мест, ни в домах, ни в гостиницах. А Марии, той Марии, уже наступило время рожать. Тогда их приютили у себя пастухи в поле, и впустили в хлев, что бы она там родила. Вот там, она и родила сына, спеленала его и положила в ясли…
- А эти мудрецы с востока, к ним не приходили?
- Конечно, нет, сынок. Они давно вернулись в свои края. Но там было другое. К пастухам в поле, явился Ангел Господень, и многочисленное небесное воинство с ним. Ангел возвестил им о рождении спасителя и указал на младенца, лежащего в яслях, а воинство славило Бога, и взывало: « Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение»… Об этом, мне, потом сама Мария рассказала, со слов пастухов…
- Слава, означает проявление, откровение чего то, самого высшего и прекрасного, мама. То, что слышали пастухи, могло звучать примерно так: « Да откроется Бог среди высших существ небесных, дабы наступил мир на земле, в сердцах людей, проникнутых доброй волей»… Что же было потом, мама?
- По прошествии восьми дней, Иосиф с Марией отвезли маленького в Иерушалаим, для обрезания и принесения жертвы Господу. Затем, они вернулись к себе в Назарет, а через четыре-пять лет, вернувшись из Египта, по соседству поселились и мы.
- Мы были похожи с ним, мама?
- О нет, сынок… Вы были очень, очень разные. Ты был развит не по годам, интересовался всякими науками, писаниями и законом. Тебя, даже учителя опасались, особенно после того, как ты не позволил преподавателю письменности, перейти к рассмотрению буквы «Бет», пока досконально не прояснит все про «Алеф». А когда учитель не смог ответить на твои вопросы, ты сам все рассказал, и ему и остальным ученикам. С тех пор, того учителя, никто не видел в Назарете… А он, Иисус другой Марии, был более замкнут, мечтателен, немного отрешен, дитя природы, одним словом.
- Для малого дитя, я, оказывается, был слишком суров и безжалостен к людям. Как-то, неудобно даже, перед тем учителем.
- Что было, то было, сынок - ответила Мария, с улыбкой – нрав, у тебя, был вспыльчивый и резкий. Тебя, и впрямь, побаивались многие в округе, и детвора, и их родители, все, кроме него, Иисуса. Вы сдружились с ним сразу, стали не разлей вода, кстати, общение с ним, сильно изменило тебя, ты стал более мягок и добродушен.
- У него была редкая способность, мама… Он мог проникать в душу без лишних слов, успокаивать и умиротворять, одним своим присутствием, и он обладал даром исцеления…
- Я припоминаю, сынок, дети рассказывали, взахлеб. Вы игрались вместе, у какого-то пруда. Ты вылепил из глины птичек, да так, что, они были похожи на настоящих. Потом подошел он, погладил их, взмахнул рукой, и птички полетели…
Иисус рассмеялся…
- Было не совсем так, мама. Мы и правда, лепили тогда птичек, неплохо получалось. Потом, к нам упала настоящая, со сломанным крылом, еле двигалась. Ты помнишь, я изучал строение разных животных, вот и поправил ей кости, как мог, только она, все равно не могла двигаться. Затем, к ней подошел он, погладил бедняжку, успокоил, взял на руки и подбросил в небо. Она и улетела, как ни в чем не бывало. А дети, видевшие все это, разбежались и разнесли молву. Людям не многое нужно, чтоб поверить в чудо, да и нравятся им чудеса, что тут поделаешь…
- Вот так и жили мы, сынок, в Назарете, обзаведясь еще детьми, у тебя прибавились братья и сестры, а он, так и остался один, у своей матери. А потом, я овдовела, тебе исполнилось лет двенадцать, к тому времени…
- И тогда, мы поехали в Иерушалаим, на праздник, все вместе, а там, в храме, произошло нечто…
- То, что там произошло, сынок, для меня непостижимо по сей день…
- Расскажи, мама, как ты восприняла те события.
- Праздник уже закончился, и мы возвращались домой. Народу было много, разъезжались кто куда. Вы, оба, затерялись в толпе, а мы, спохватились довольно поздно, что вас не было с нами. Пришлось, возвращаться в храм и искать там.
- И что же вы нашли в храме, мама?
- Мы нашли там вас обоих, сынок, только вы изменились оба, до неузнаваемости… Я нашла тебя сидящим, где то в углу, одного. Обняла тебя, и спросила как ты. Вид у тебя, был отрешенный, покинутый, отвечал вяло, почти не говорил. Я подумала, ты устал от праздника, присела рядом и прижала к своей груди. Тем временем, в центре храма, царило заметное оживление. Там собралось много людей, в основном служителей храма. А среди них, на скамье восседал Иисус другой Марии и беседовал с ними как с равными, двенадцатилетний отрок, со старейшинами и учеными мужами, это было очень странное, необычное зрелище. Они обступили его со всех сторон, расспрашивали, внимали каждому его слову и дивились ответам и разуму его. Я невольно прислушалась, не сводила с него взгляда и не верила своим глазам. Мальчик, который до тех пор, никогда не интересовался никакими науками, который, кроме тебя, даже ни с кем, толком не общался и не разговаривал более нескольких минут, спокойно сидел среди книжников и учителей веры и более того, разъяснял им тайны бытия и законы мироздания. Если б это был ты, я б еще поняла, ну, возможно, испугалась бы немного, но видеть его в такой обстановке, было пугающе, для меня… Тут в храм вбежала его мать, другая Мария, и увидев сына в окружении стольких старцев, оцепенела. Она смотрела на него, слушала его, и как будто не узнавала в нем своего сына. Наконец, она решилась, подошла к нему и сказала, запинаясь - «Чадо! что Ты сделал с нами? Вот, отец Твой и Я с великой скорбью искали Тебя».
Тут Иисус подошел к матери и продолжил:- а он ответил ей – «зачем было вам искать Меня? Или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу моему?»…
- Да сынок, все так и было. Услышав этот голос, заметив этот царственный взгляд в его глазах, я поняла что случилось, и от этого понимания мена охватил страх и ужас… Это был ты, мой сын, мой первенец, но присутствовал в теле, того, другого мальчика, тогда как твое тело, покинутое твоей душой, твоей самостью, обессиленное и вяло поддающее признаков жизни, я держала в своих объятиях и прижимала к груди…
Дрожь пережитого ужаса вновь охватила тело Марии. Иисус снова заключил мать в объятиях и стал успокаивать.
- Я была потрясена и обессилена… и ничего не могла поделать. Что я могла? Кричать, верните мне сына, тогда, как держала его, и обнимала?..
- Мамочка, моя, как ты натерпелась. Прости меня…
- О, сынок…
- Это было предопределено с самого нашего рождения, мама. Эти два начала, не могли появиться сразу в одном человеке. Разумность, вся, накопленная человечеством мудрость, с одной стороны и бесконечное сострадание и жертвенность, с другой, должны были, до поры, развиваться по отдельности, и лишь впоследствии, соединиться вместе. А тебе пришлось присутствовать при этом, и пережить все в своей душе, в одиночестве… Но, в конце концов, вы забрали нас обоих из храма…
-Да сынок, я кое-как вывела тебя и уложила в повозку, не отходила от тебя ни на шаг. Вышли и они, уселись во вторую, и все мы вернулись в Назарет.
- Что же стало с покинутым телом, мама?
- Оно стало угасать, сынок, растворяться, как исчезает, расплавляясь, восковая свеча под пламенем. Та, другая Мария, тоже поняла, что произошло. Не говоря ни слова, она приходила ко мне каждый день и помогала ухаживать над исчезающим телом. Мы умащивали его миррой, той миррой, что преподнесли жрецы. О, если б я знала тогда, в чем мне послужит этот дар…
- Это продолжалось не долго?
- Совсем не долго, сынок, всего несколько дней. Но для меня прошла вечность. От тела осталась всего лишь горстка пепла. Я не решилась отдать его земле, отнесла к Иордану и отдала реке…
- Но ты все равно знала, что твой сын, я, остался жив и находится там же, рядом с тобой…
- Только это и давало мне сил, сынок, только так, я смогла пережить все, что случилось…
- А потом, изменения стали происходить с той, другой Марией.
- Да сынок, очень в скором времени, она заболела, какой то странной, непонятной болезнью. ЕЕ постоянно знобило, вся исхудала, как будто жар снедал ее изнутри. Я приходила к ней каждый день и помогала, как могла. Ты тоже всегда находился рядом с ней, укладывал ее в постель, садился у изголовья и не отходил, держа ее за руки или прикладывая свою ладонь к ее горящему лбу. Только твое прикосновение помогало ей, успокаивало и умиротворяло ее. Она смотрела на тебя своими огромными, светящимися глазами и не отводила взгляда… однажды, когда мы оставались одни, она подозвала меня, и рассказала, как к ней явился Ангел Гавриил, и возвестил, что она обрела благодать у Бога, что зачнет она от духа святого во чреве, и родит сына и наречет имя ему – Иисус, и наречется он Сыном Всевышнего.
- Ангел, ведь, и к тебе являлся, мама?
- Нет, сынок, ангел явился к мужу моему, Иосифу. Прежде, чем сочетались мы, оказалось, что я имею во чреве дитя, а муж мой, будучи праведен, не желая огласить меня, хотел отпустить меня тайно. Тогда явился к нему Ангел Господень во сне и сказал: «Иосиф, сын Давыдов! Не бойся принять Марию, жену твою, ибо родившееся в Ней есть от Духа Святого; родит же Сына, и наречешь Ему имя Иисус, ибо Он спасет людей Своих от грехов их». Так он убедился, что была я непорочна, и принял меня и оберегал…
- Вообще то, мама, любое зачатие, непорочно. Способность воспроизвести себя подобных, это дар Божий человеку, и через него, всей живой природе. Этим он и походит на Бога, «образ и подобие ему», этим, и способностью мыслить и говорить. Но, Богу, для созидания, достаточно выговориться. Человеку же, пока что, нужны другие, дополнительные усилия. Вот только, люди, со временем, перестали переживать экстатичность и божественность происходящего, и отдались телесным ощущениям. Но с вами, с обоими, все это, происходило не так, а под водительством ангелов, и вы были и остались непорочными… но хватит об этом, что же было дальше с Марией?
- Она завещала тебя мне, сынок. Просила, чтобы я оберегала тебя, любила и не оставляла никогда. Обещала, что и сама нас не покинет, и всегда будет присутствовать с нами. Потом, однажды ночью, когда светила полная луна, попросила помочь ей выйти наружу. На ней была белая ночная рубашка. Я помогла ей накинуть еще и длинный хитон и вывела во двор. Луна была так близко к земле, что можно было дотронуться до нее рукой. В центре двора образовался столбик из лунного света, и она вошла туда, как в водопад. Лунный столб пришел в неистовство, ожил и стал переливаться всеми цветами радуги. Мария повернулась в мою сторону и смотрела на меня, не отводя взгляда. Я стояла, не двигаясь, и не видела ничего, кроме ее огромных, молящих глаз. Не знаю, как долго это продолжалось, но когда пришла в себя, столб исчез вместе с ней, а на том месте, на земле лежал лишь хитон, которую она сама вязала совсем недавно, и которую я накинула на нее перед тем, как вывести во двор. Я взяла хитон в руки и повернулась к дому. Иосиф, ее муж, стоял на коленях, поодаль и молился, а на крыльце дома стоял ты, и смотрел в небо, на луну и что то шептал…
-Я прощался с ней, мама, говорил, что она всегда будет с нами и не покинет нас…
- Она и не покидала нас, сынок, никогда. Я всегда ощущаю ее присутствие, в своей душе. А ее глаза, мне кажется, с тех пор, я смотрю на тебя и на весь мир ее глазами…
- Знаю, мама, знаю. Я не различал вас никогда. Вы для меня одно целое, обе со мной… А тот хитон, ты подошла ко мне тогда, и молча протянула ее мне.
- Да сынок, я подумала, он будет согревать тебя, и оберегать всю жизнь.
- О да, мама, ты знаешь, он тогда был великоват для меня, но после, как бы я не вырос, пришелся в пору, я его и сейчас надеваю постоянно, и он, все время как новый.
- Еще бы, я же видела, как она его вязала, вкладывая туда свою душу. И кстати, сынок, когда пойдешь к Иордану, возьми его с собой, я уверена, он и согреет тебя, и оберегать будет.
Иисус улыбнулся:
- Значит ли это, что ты отпускаешь меня, мама?
Мария спохватилась и воскликнула -
- О нет, сынок, будь моя воля, я бы тебя ни на шаг не отпустила от себя.
- А еще, ты бы женила меня на какой-нибудь красавице, и потом нянчила бы внуков и внучек, с дюжину…
- Не самая худшая участь, сынок…
- Только не для меня, мама, сама же говорила, ты изначально знала, что мне уготована другая судьба. А впоследствии, об этом узнал и я.
- Как ты узнал об этом, сынок? Что же послужило поводом?
- После всего, что случилось, мама, нужно ли было еще чего-нибудь? Но, ты права, потом, произошли некие события, о которых, мне нужно поговорить с тобой…
Было заметно, что Мария, хоть и не охотно, но примирилась с неизбежностью…
- Хорошо, сынок, я тебя слушаю, рассказывай.
- После всего, что случилось, мама, ты осталась одна, с детьми на руках. Овдовел и Иосиф, мой отец…
- Да сынок, и само собой получилось так, что мы поженились. И я вновь обрела тебя, моего сына…
- А я, вновь обрел мать, самую нежную и любящую мать на свете…
- И самую пугливую… с тех пор, я оберегала твой сон, по ночам, и трепетала над каждым твоим вздохом, во сне.
- Знаю мама, я это чувствовал, постоянно, но в остальном, ты виду никак не подавала.
- Я старалась, вообще не вспоминать обо всем этом, сынок. Только, вряд ли, это было возможно.
- Тем более, что после происшествия в храме, к нам зачастили, те учителя и книжники, и постоянно беседовали со мной по разным вопросам.
- О да, сынок, они возлагали большие надежды на тебя, но со временем, ты как-то охладел к этим беседам, и стал проявлять, больше внимания к отцовскому ремеслу, к столярничеству.
- Не совсем так, мама, я не охладел к тем беседам, но, в общении с ними, я понял нечто, что стало для меня, первым большим разочарованием, первым тяжким переживанием из-за людей…
- И что же это было, сынок, что на тебя так подействовало?
- Эти учителя, мама, были единственными хранителями древних писаний, знатоками закона и тайн мироздания. Они учили народ, разъясняли любые спорные вопросы, приходили на помощь в каждом, сложном жизненном случае. Но, со временем, они изменились, обмельчали, стали слепы и глухи к тому, что было даровано им и доверено… Первые пророки слышали откровения из уст Божественных сущностей напрямую, но потом откровения стали недоступны. Остался лишь слабый отблеск, которого называли Бат-Коль, но только, перевелись уши, способные слышать его, и перевелись сердца, способные понять и осмыслить, о чем он возвещал. Последним, кто еще слышал этот голос, был Гиллель, добрый, старый Гиллель, но ему приходилось тратить свои силы в бесконечных спорах с теми, кто должен был помогать ему вести народ. А люди, вместо того, чтобы внимать его учениям, стали забавляться, устраивая пари меж собой, на предмет, кто сможет вывести его из терпенья…
- Да, сынок, я тоже слышала, эту историю, как один зевака трижды приходил к нему глупейшими вопросами, надеясь увидеть, как Гиллель впадет в гнев, и выиграть пари…
- И когда он, посрамленный, пришел к нему в последний раз, извинятся и спросить, как же это, старый учитель не разозлился, Гиллель ответил ему, смеясь - «уж лучше, сынок, ты проиграешь свое пари, чем Гиллель впадет в гнев, из-за твоих глупостей»…
- Да, сынок, об этом, рассказывают, по сей день, хоть его и нет в живых, уже давно…
- Вот вместе с ним, и угасли последние проблески понимания древних писаний, мама. Дошли до того, что Галаху стали устанавливать в соответствии с мнением большинства учителей, даже вопреки вмешательству Бат-Коль. С одной стороны, возможно, это было даже правильно, так как, некому было уже слышать его, и главное, понимать. Но с другой стороны, мама, истину, легче убить, опираясь на мнение большинства, но никак не установить. Так, постепенно, места истинных учителей, заняли фарисеи и книжники, лицемеры, про которых говорил пророк Исаия - «люди сии чтут Меня устами, сердце же их далеко отстоит от меня».
- Что же, сынок, ты хочешь сказать, что не осталось никого, кто мог бы вести народ к истине?
- «Может ли слепой, водить слепого», мама? «Не оба ли упадут в яму»? Вот что я узрел, после долгих бесед с теми, кто приходили в наш дом в качестве лучших знатоков писании.
- И постепенно, год за годом, ты становился все молчаливее и все больше занимался отцовским ремеслом. Впоследствии, они тоже разочаровались в тебе, увидев, что отрок, на которого они возлагали столь высокие надежды, на их глазах превратился в простого ремесленника, плотника.
- Но не бывает, худа, без добра, мама – сказал Иисус, смеясь – мы избавились от их навязчивого и напыщенного, постоянного присутствия в нашем доме, которое, признайся, и тебя порядком доставало.
Мария улыбнулась в ответ, но промолчала. Потом, задумавшись ненадолго, она спросила:
- Ты сказал, что это было первым, тяжким переживанием, сынок, что, были и другие?
- Да, мама, были и другие, и намного более тяжелые. Вот о них, мне осталось тебе рассказать.
Мария тяжело вздохнула и проговорила:
- Что же это такое, сынок, одни переживания тяжелее других, и все пришлись на твою долю…
- Тебе, рассказать, почему это так, мама, снова?
- О нет, сынок, не надо. Уж лучше, я дослушаю дальнейшее…
- Ну, так вот, мама, я стал заниматься отцовским ремеслом и начал разъезжать по всей Галилее, потом и по Иудее, а затем все дальше и дальше.
- Тем более, что когда тебе исполнилось восемнадцать, умер Иосиф, и ты остался единственным кормильцем в доме, ты содержал всех нас, меня, четверых братьев и двух сестер, ты стал настоящим главой семейства, сынок, и нес эту ношу, очень достойно…
- Нес, как мог, мама, не о том речь. В моих странствиях, мне часто выпадало бывать в самых отдаленных краях, в странах разных язычников, и наблюдать за их обычаями, бытом, ритуалами. Бывал в их храмах, святилищах и на капищах и то, что я там видел, угнетало мою душу все сильней.
- И что же ты видел такого, сынок?
- Я видел, мама, как Боги этих древних миров, некогда светлые и добрые, со временем выродились и превратились в демонов зла. Они захватили все алтари и жертвенники, они заменили собой некогда светлых духов, и воздействовали на души заблудших, самым ужасающим образом, требуя все больше крови и разврата при исправлении службы, напуская на них разные недуги, и внеся в их души смятение, уныние, страх и ужас. Однажды я прибыл в некую страну, в маленькую деревушку. Люди там, поголовно болели страшными болезнями. Покинутые всеми своими жрецами, собирались на капище в центре селения и умоляли идолов, что бы те, прислали им хотя бы одного жреца, кто смог бы провести обряд исцеления и избавить их от бед. Я настолько проникся их болью, мама, что не смог отвернутся от них и пройти мимо. И они, видимо, почувствовав мое сострадание, обступили меня со всех сторон, стали величать меня великим жрецом, посланным к ним на помощь, почти на руках привели к алтарю и умоляли, что бы я провел нужный ритуал. Душа моя была целиком пронизана нестерпимой болью, смятением и ужасом, которые царили среди них. Переживание было настолько сильно, что я не смог даже удержаться на ногах и упал как подкошенный. И в этом приграничном состоянии моего сознания, я услышал голос Бат-Коль, и то, что я услышал, звучало примерно так:
«Царят лукавые, вводя в искушение, обремененных долгами к самости друг друга, взалкавших хлеб насущный на каждый день, и отпавших от воли небес, и отделивших себя от их царствия, и забивших их имена, своих Отцов на небесах»…
- Эти слова были ужасны, мама, но они в точности передавали состояние людей не только в этой маленькой деревушке, но во всех местах, где я побывал и знакомился с ними. И самое удручающее было то, что я, при всем моем безудержном желании, никак не мог, хоть как-то помочь им, облегчить их участь, открыть им путь к истинному Богу, путь к жизни в Его царствии и в его благоволении. Увидев меня распростертым на алтаре, люди разбежались, кто куда, и я наблюдал, как демоны зла, выскакивающие из разных идолов, настигали их на бегу, проникали в их души и рвали их в клочья. Это было страшное зрелище, мама. Я готов был на любую жертву, что б прекратить их мучения, готов был сложить свою голову на тот алтарь, отдать свою самость, свое «Я», для их спасения, но этого было недостаточно… И тогда, я первый раз ощутил, что должен явиться некто, намного больше и сильнее, который сможет искупить всех этих людей, освободить их и вывести на путь истины…
- Это случилось, когда тебе исполнилось, примерно, двадцать четыре года, сынок?
- Да, мама…
- Я помню, ты вернулся из довольно долгого странствия, был удручен и опечален.
- Еще бы, мама, увиденная тогда, сцена, не покидала меня с тех пор, но я не знал, как помочь людям, и что предпринять.
- И тогда же, ты сошелся с ессеями…
- Да, мама, ты все отлично помнишь. Община ессеев разнялась со всем, что я видел вокруг себя в ту пору. Они приняли меня к себе, не поставив, никаких, предварительных условий, хотя для всех, кто вступал в их общину, условия были самыми строгими, и даже суровыми.
- Что за условия были, такие, сынок? Я многое слышала от людей про них, но боюсь, опять не наговорить глупостей.
- Поступающий к ним, должен был отказаться от любого имущества, мама, в пользу общины. И этим имуществом, распоряжалась уже вся община по своему усмотрению. Но самое главное, ни в ком из них не было и капли от духа стяжательства и накопления, они раздавали все бедным и неимущим, оставляя для нужд общины лишь необходимые крохи. Они были неприхотливы в быту, соблюдали строгие посты постоянно, а принятие пищи превращали в общее священно действо. Вновь прибывший давал обет послушания и молчания на несколько лет, пока не проникался духом смирения и святости.
- И ты обрел покой, среди них, сынок?
- Я не за этим пришел к ним, мама. Я хотел найти соратников, сподвижников в борьбе против заполонивших людские души злых духов. Но ты была права, когда говорила про них. Ессеи отгородились от остального мира, от людей, замкнулись в себе, в своей общине, создавая из нее островок, куда не смогли бы проникнуть злые духи. Постами, постоянным бдением, молитвами, строжайшими предписаниями на все случаи общинной жизни они оберегали себя и общину от проникновения непрошенных гостей…
- А причем тут раскраска ворот, сынок? Ты говорил, что они не входят через раскрашенные ворота и двери, или они верят, что под покровом разных красок, к ним могут пробраться те самые духи?
- Примерно так, мама, устав их общины расписан до самых мелочей, и они соблюдают его на каждом шагу, без всяких исключений.
- А как же они отгородились от людей, сынок, если помогают бедным и неимущим?
- Помогают едой, мама, помогают материально, как бы откупаясь от них, но что касается душевного состояния, тут они закрылись за семью замками, никого не подпускают близко к себе, и сами не вступают в связь с остальными. Только друг с другом, с членами общины.
- Как же они тебя приняли, сынок, да и, принимают же они в свою общину других послушников или учеников время от времени. Ты же сам говорил.
- Принимают, конечно, только одного, из тысяч и тысяч, жаждущих исцеления, тех, кому еще можно было бы помочь. Почему они так легко приняли меня, затрудняюсь ответить. Возможно, они увидели во мне того, кто не угрожал их укладу, а наоборот, мог принести пользу, но беда в том, что общаясь с ними, находясь в их общине, я тоже видел нечто, и это нечто было не менее ужасно, чем увиденное мной в той деревушке…
- Что же это было, сынок? Неужели ты видел тех самых духов, среди них?
- Нет, мама, в общине они действительно не проникали. Но, выходя из общины, у ворот я постоянно наблюдал присутствие неких двух, особо мощных духов, которые не скрывали своей радости и удовлетворения.
- Чему они радовались, так, сынок?
- Они радовались тому, мама, что те, возможно единственные, кто еще мог противостоять их безраздельному владычеству в мире людей, те, кто могли быть войнами против их козней, отгородились от мира людей. Они закрылись за своими нераскрашенными воротами, как трусливые зайцы, оглядываясь перед каждым шагом, и трепеща от страха перед опасностью быть застигнутым врасплох. А там, где царит страх, тем более, если он не осознан и не преодолен, те духи, уже являются победителями, даже не вступая, в ту общину. Они и не стремились туда проникнуть и удалялись от ворот общины, раскатистым хохотом направляясь к остальным людям, зная, что не встретят никого, кто мог бы противостоять им.
- Теперь понятно, сынок… Ты, конечно, не мог оставаться среди них и печься только о своей душе, зная, что происходит за воротами…
- Да, мама, не мог и не хотел отсиживаться взаперти, трепеща от страха перед миром, миром, которого Отец Небесный отдал нам, человекам, что бы мы работали в нем, росли, обрели свободу, и преобразовали его в лучшую сторону, преобразовывая тем самым и самих себя.
-А, Иоанн тоже был с тобой в той общине?
- Нет, мама, Иоанн жил в другой общине ессеев, в той, что была расположена в Вифлееме. Но мы, с ним, встречались довольно часто, так как оба пользовались полной свободой передвижения. Ты не зря вспомнила, Иоанна, мама… Ты ведь, знаешь, какого было его рождение и как к отцу его, во время служения, явился Ангел Гавриил и сказал, что жена его родит сына, которому дадут имя Иоанн. И святой Дух наполнит его еще в лоне матери, и будет он велик перед лицом Господа. И что силу Илии он будет носить в себе, и многих людей вновь обратит к Господу и подготовит народ для встречи с Ним. И расчистит путь Господу к сердцам людей…
- И вы говорили с ним об этом?
- Постоянно, мама, а потом Иоанн покинул ту общину, ушел на Иордан и начал свое служение. А теперь, пора и мне, прийти к нему и исполнить то, что должно свершиться.
- Что же послужило поводом, сынок, как вы поняли, что же надо делать?
- А не нужно никакого повода, мама. Все просто – ВРЕМЯ ИСПОЛНИЛОСЬ…
Наступила довольно долгая тишина. Все, что было сказано за эту ночь Иисусом, не покидало душу Марии. Она сама видела весь, пройденный сыном, путь в живых, красочных образах и понимала, что не сможет, да и не должна отговаривать его от избранного пути. И тогда, Мария спросила его:
- Что я должна сделать, сынок, чего ты хочешь, чего ты ждешь от меня?
- Прежде всего, мама, я хочу, что бы ты помнила, все, что происходило с нами до моих тридцати лет, основывалось на кровном родстве, на то, что в народе называют отношением посредством «мне и тебе».
- Ты это к чему, сынок?
- К тому, мама, что Тот, кто грядет, будет действовать и говорить, основываясь не на кровном родстве, не на - «мне и тебе», а исходя из своего божественного происхождения. И я хочу, что бы ты ни огорчалась, если его слова, время от времени, будут звучать не понятно или не привычно, для тебя.
Мария улыбнулась печальной улыбкой:
- Сынок, это самое меньшее, что могло бы меня огорчить. Даже если ты, с завтрашнего утра, перестанешь узнавать меня, то я не перестану помнить, что ты мой сын.
Иисус подошел к матери, встал пред ней на колени и взял ее за руки.
- Вот это я и хотел услышать от тебя, мама. И я хочу, что бы ты благословила меня, на моем пути, что бы ты, приняла, Того кто грядет, как собственного сына… Мама, сегодня утром, ты будешь не просто моей мамой, ты должна будешь стать Матерью всего человечества…
Мария своими хрупкими плечами ощутила неимоверную тяжесть произнесенных сыном слов. Она вглядывалась в глаза припавшего к ней на колени сына и ощущала, что сами Боги ждут ее решения и внемлют ее словам. Она почувствовала, что от ее слов, может зависеть дальнейшая судьба, мира, мира людей и мира богов… И тогда, она решилась, помогла сыну встать на ноги, поцеловала его в лоб и сказала твердым голосом:
- Хорошо, сынок, я тебя благословляю. Иди с миром, иди к своей судьбе, и да сохранит тебя Отец твой небесный…
- Он прославит меня, мама, прославит на все времена и для всех людей. И ты убедишься в этом сама…
Иисус вышел из дома и направился в сторону проселочной дороги. Полная луна изливалась ярчайшим светом. Мария долго смотрела вслед сыну, а ее губы непроизвольно повторяли:
- Уж лучше бы, сохранил…
(Продолжение следует)
