Колумнист Sputnik Грузия приносит искренние соболезнования всем истинным ценителям кино в связи с кончиной на 94-м году жизни известного советского и российского кинорежиссера, уроженца Тбилиси Марлена Хуциева
Марлен Хуциев родился в Тбилиси, или точнее, в Тифлисе, как называли грузинскую столицу в далеком 1925 году. Конечно, крайне лестно упомянуть о нем сегодня как о "тбилисце", ненавязчиво урвав небольшой кусочек славы своего земляка. Однако если это и верно, то лишь отчасти – в плане формальном, возможно, рутинно-бытовом.
То есть Хуциеву, безусловно, были присущи определенные черты классического горожанина – так у нас величают отмирающую касту хранителей уникальной тбилисской ментальности. Однако творчество его, в отличие, скажем, от некоторых фильмов Георгия Данелия, веяниям национального колорита не подвластно вообще. В целом оно тонко балансирует в очень зыбком, но независимом пространстве, позволяющем избегать откровенной прагматики – политической, национальной, социальной, даже нравственной. Благо огромный талант позволял художнику это делать.
"Я не интересовался "злобой дня", - признался режиссер в одном из своих интервью. Он никогда не пытался даже подспудно зрителя наставлять. Избегал навязывать решения. Возможно, по этой причине сумел органично и естественно вживить в кинодраматургию своих подлинно новаторских работ уникальную чеховскую традицию – оставлять вопрос открытым.
Широчайшие массы советских кинозрителей Марлена Хуциева знали, прежде всего, конечно же, лирическому блокбастеру середины 50-х "Весна на Заречной улице". Добрая, нежная лента о верности, о труде и о любви. Именно так, как покровительственно одобряла тогда официальная идеология. И как искренне обожала киноаудитория, особенно если фильм был сделан ненавязчиво и талантливо. Его и сегодня можно пересматривать с большим удовольствием.
Но я навсегда запомнил свое первое впечатление от другой картины - "Июльский дождь". Даже не впечатление – это был какой-то мягкий шок. Какое-то новое чувство, обволакивающее своей неопределенностью. Побуждающее, словно с иной точки взглянуть на жизнь, на поиск смысла в ней. Даже само отвлеченное название было крайне непривычным, крамольным. Дождь… Июльский… Мы как раз окончили 11 класс, но задумываться об этом нас не учили. Правильней сказать – запрещали. Хоть уже и не так строго…
Это был перелом. В душе. Потому как глазами профессиональных кинематографистов и кинокритиков мы судить, понятно, не могли. А те свою позицию озвучивали не особенно охотно. Да и фильм в прокате прошел довольно скромно. Это уже потом Хуциева стали сравнивать с Феллини, ставя ему в заслугу умелое заимствование некоторых художественный решений и приемов. Причем, Марлен Мартынович неоднократно объяснял, что не мог тогда видеть кинокартин выдающегося итальянца и впервые познакомился с ними намного позже.
Точно так же он скромно отрицал социальную активность своего творчества, которую приписывала ему критически настроенная общественность. Подчеркивал, что его интересуют не идеи, а образы, вникая в которые, он открывает кратчайший путь к назревшим нравственным поискам, к самоутверждению и самоопределению личности.
Советское начальство, как ни странно, благосклонно закрывало глаза на некоторые очевидные вольности. А документальные сцены поэтических чтений в Политехническом музее в Москве были сняты для "Июльского дождя" по… личному указанию министра культуры Екатерины Фурцевой! Возможно, потому, что будучи художником крайне талантливым и самодостаточным, Хуциев умел донести свои сомнения до зрителя, не прибегая к каким-либо иным методам, кроме творческих.
Показательна в этом плане судьба фильма "Застава Ильича". Достаточно заметить, что название, даже формально связанное с именем вождя революции – а был использован топоним района в Москве – предполагало в те времена определенную идеологическую направленность. А тут все было ориентировано не на революцию, а на "оттепель" 50-х.
Ключевые эпизоды очень не понравились Хрущеву. Фильм "забуксовал", мог лечь на полку и утратить актуальность. Хуциев ни спорить, ни переделывать ничего не стал. Он попросту снял все заново и назвал картину "Мне двадцать лет". Тоже шедевр. А "Застава" дождалась своего часа и вышла на широкий экран в конце 80-х.
В последние годы жизни Марлен Мартынович творчески был уже не столь активен. Однако он вел большую организационную и преподавательскую деятельность. Открыто выразил протест против нездоровых тенденций в российском кинематографе. Был даже избран председателем Союза кинематографистов, однако суд не признал полномочий съезда…
Впрочем, это проблемы сугубо внутренние. Для нас же особенно ценно поразительное умение Хуциева смотреть на вещи широко и емко: "Раньше отнимали свободу. Теперь – достоинство".
Трудно поспорить с мастером!
Тем более, сам он, прожив и повидав на этом свете достаточно, свое достоинство сохранил. И смею надеяться, за неполных 94 года сумел полностью донести до общества и публики тревожившие душу принципы и сомнения. А для истинного художника не может быть счастья выше этого. Что, безусловно, несколько смягчает боль утраты.
Сегодня с выдающимся мастером прощаются кинематографисты всех стран. Заслуженно отмечают огромный вклад Марлена Хуциева, ставшего одним из основоположников и творческих лидеров новейшего направления в советском, российском и, в известной мере, мировом кино. Как и все истинные большие мастера он не может принадлежать ни мне, ни вам, ни какому-то городу или стране. И все же в этот скорбный день я хочу вспомнить о нем как о нашем горожанине.
Как о человеке, вступившем когда-то в этот огромный мир в моем любимом Тбилиси, который разделяет сегодня невосполнимую утрату со всеми, кто бесконечно ценил Марлена Хуциева и всем сердцем любит великое искусство кино.
Гоги Вардзиели
На снимках:
Кадр из художественного фильма "Весна на Заречной улице";
Марлен Хуциев на съемках фильма "Июльский дождь";
Кадр из фильма "Мне двадцать лет".
